Не нужны сейчас красным были даже "военспецы". Понятно почему, гражданской войны, как таковой, еще пока нет. Только получив яростное вооруженное сопротивление своему кровавому террористическому режиму, для его подавления большевикам и резко понадобятся военные специалисты. Сейчас же офицеры просто выполняют роль жертвенных ягнят в кровавых зрелищах. Парадокс, но чем больше красных мы перебьем — тем больше они будут нас уважать! Но таких мерзких ублюдков и убивать не жаль.
Я ужасно устал играть со смертью в прядки! Постоянно бегать под пулями — чревато! Но тут нельзя было сказать: "Окончание игры", выход предусматривался только в случае смерти игрока. «Из этого казино так просто не уходят». Помимо всего прочего, в уме иногда проявлялась гаденькая мыслишка, что немецкий концлагерь в данных условиях не самый плохой выход. Там, по крайне мере, шансов выжить больше! Да уж, приехали!
Глава 13
Уже начинало светать. Где-то далеко раздался одинокий выстрел, внезапно нарушивший немое безмолвие зимней степи. Я насторожился, но кругом опять стало тихо. Усилием воли я разогнал свои грустные мысли, нарушавшие душевное равновесие и разбудил сладко спавших Сережу и капитана.
Затишье. Перед нами расстилалась ровная, серая, окутанная предрассветным туманом степь, тянувшаяся во все стороны. Мы пошли на северо-запад. Примерно через час вдали стал обрисовываться одиночный крест, каковой, по мере нашего приближения, увеличивался, пока не обратился в церковную колоколенку, какого-то селения, расположенного в долине.
Встретившийся на дороге мальчик-пастух, лет восьми или девяти, объяснил нам, что перед нами Хомутовская станица.
Мы направились к станице, намереваясь за нужной информацией зайти в домик, стоящий на краю станицы, немного в стороне, где, как мы еще издали заметили, во дворе возилась женщина в годах. Подошли, поздоровались, и я спросил ее, не сможет ли она нас напоить чаем, обещая за это заплатить.
Ничего нам не ответив, она вплотную приблизилась к забору внимательно и подозрительно оглядела нас и вдруг совершенно неожиданно разразилась градом матерных ругательств по нашему адресу. Я редко слышал, чтобы женщины ругались так мастерски, как она. Лексикон ее ругательств, видимо, был неисчерпаем и на нашу голову, как из рога изобилия, сыпались отборные и, не лишенные остроумия эпитеты.
— Ча-ай-ку напиться? — передразнивала она нас, — Дубиной вас надо гнать анафем проклятых, носит вас нелегкая, перевода на вас нет, кажинный день ходят бездельники, да только честной народ мутят, а ежели чего не досмотришь — сейчас же стащат, дьяволы полосатые.
А мы лишь желали отдохнуть в тепле. Не тут-то было.
— Чиво ты зеньки выпучил, — взвизгнула она, — обращаясь к Сереже, ишь рожа-то разбойничья, кирпича просит, проваливай по добру, по здорову, а то хужее будет, ей Богу, запущу кизяк (особый вид топлива в виде четырехугольных плиток, приготовляемых из коровьего помета с примесью соломы) в харю, тогда увидишь, — видимо уже совсем не владея собою, закончила она.
Не столько опасаясь, что она приведет в исполнение свое намерение, сколько избегая привлечь внимание соседей, мы, проклиная в душе сварливую бабу, уже повернулись, чтобы удалиться.
В этот момент, на пороге дома показался довольно пожилой казак.
— Что вам угодно? — сухо и столь же нелюбезно спросил он, подойдя к нам.
— Да вот, живем, говно жуем, — хмыкнул я.
Кратко объяснил казаку, что мы с фронта возвращаемся домой. Пришли в станицу, хотели часок отдохнуть и напиться чаю, обещая за это заплатить или взамен дать сахару и чаю. А хозяйка, приняв нас за разбойников, рассердилась, начала кричать и ругать.
Казачка в разговор не вмешивалась и лишь воинственно подбоченившись, с большим вниманием слушала наши объяснения.
Осмотрев нас пытливо и, подумав немного, казак промолвил:
— Коли чай, сахар имеете, а за хлеб заплатите, то вода найдется, а баба, как баба, пес лает, ветер носит, — и он кивнул в ее сторону.
— А ты, хозяйка, — обратился он к ней, — пойди-ка да напеки нам пышек.
Не прошло и получаса, как мы, сидя в теплой комнате, распивали горячий чай и с жадностью уничтожали огромное количество душистых, пышущих жаром пышек, которые казачка едва успевала жарить и подавать на стол. В низенькие оконца цедил свет зимнего дня, от протопленной печи несло запахом палёного кизяка и меловой побелки. С хозяином казаком разговор никак не вязался. В нем проглядывало затаенное недружелюбие или недоверие к нам "чумазым бомжам" и на наши вопросы, он отвечал с большой неохотой. Иначе держалась казачка. У нее озлобление против нас, как будто бы прошло, и своими ответами она часто опережала мужа. Несомненно, значительную роль в ее успокоении, надо думать, сыграл подарок, сделанный нами в виде чая и сахара.
В скором времени, несмотря на несловоохотливость нашего хозяина, нам все же удалось выведать, что казаки Хомутовской станицы никакого участия в происходящих событиях не принимают и сохраняют нейтралитет. Причем, казак пытался доказать нам, что такое решение — самое лучшее, так как большевики — большие друзья "трудового казачества" и воюют здесь они не с ним, а исключительно с буржуями, которые, забрав богатую казну, бежали из России и укрылись в Новочеркасске и Ростове, и что станиц и хуторов большевики не тронут.
Такой большой, а в сказки верит! Таких наивных уже на Беломорканале заждались! Ну как лоха не догрузить? Вспомним хотя бы, как переметнувшийся к большевикам предатель Брусилов, выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету этого ловкого военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия… Вот уж страна, почитающая «Иванов-дураков»!
Впрочем, судя по тому, как казак говорил, можно было полагать, что, прежде всего, он сам мало верит в свои слова, а передает, как попугай, чужое, где-то им слышанное. Иначе этот бред объяснить, никак не выходит. Когда же я указал ему, что их нейтралитет кончится тем, что большевики, завладев Новочеркасском и Ростовом, моментально примутся делить землю между казаками и иногородними, он совсем сбитый с толку, долго не знал что мне ответить.
— Да мы не дадим, пусть только попробуют, свое-то кровное отстоим, поднимемся все как один, — неуверенно возразил он.
— Нет — сказал я, — тогда уже будет поздно. Атамана у Вас уже не будет, не будет никакой власти, которая бы вас объединяла, пушек и пулеметов у вас нет, винтовок мало, — ну и большевикам, вооруженным до зубов, расправиться с вами будет не трудно. Сейчас вы не поддерживаете Атамана, верите больше фронтовикам да лживым большевикам, обещающим вас не трогать, а они, покончив с Атаманом, сразу примутся за станицы и хутора и начнут заводить у вас свои новые, хохляцкие порядки.
Здесь в наш разговор вмешалась хозяйка, уже дано проявлявшая все признаки нетерпения.
— Вот, как послушаю вас, — сказала она — и так все правильно и хорошо выходит по-вашему, а наши-то фронтовики, дуралеи целый день-деньской горланят, да только путного от них ничего не услышишь, а лишь беспутства наберешься. По ихнему Бога выдумали попы, старших и начальства не признают, Атамана кричат тоже не надо. И кто бы еще говорил — пусть бы степенные казаки, — а то все непутевые, — не иначе как бездомные и голодранцы. А по ночам, как свиньи напиваются, кур крадут, девок затрагивают и орут во всю глотку "теперича слобода". Как погляжу я на вас, так вижу, что вы люди душевные, мирные, нет у вас злобы на уме, а когда увидела вас у калитки, ну, думаю, опять бродяги, ходят бездельники, да народ мутят, и сами не работают и другим мешают. Ну, конечно, я и осерчала, — закончила она, как бы извиняясь за свой суровый прием.
Казак, насупившись, угрюмо молчал. От нас не ускользнуло то обстоятельство, что на почве разного понимания и толкования большевизма, здесь в семье происходят очевидные разногласия. Жена всецело разделяла нашу точку зрения и не скрывая радовалась, что в лице нас, нашла себе неожиданно единомышленников, а муж, будучи иного мнения, сердился, хмурился, говорил мало, больше отнекивался. Наша беседа уже тянулась часа два. Мы вполне отдохнули, были сыты и стали подумывать об отъезде. Хозяин вызвался нанять для нас подводу до станицы Ольгинской.